Неточные совпадения
Куст тоже мне не понравился; я
сделал из него
дерево,
из дерева — скирд,
из скирда — облако и, наконец, так испачкал всю бумагу синей краской, что с досады разорвал ее и пошел дремать на вольтеровское кресло.
— Расстригут меня — пойду работать на завод стекла, займусь изобретением стеклянного инструмента. Семь лет недоумеваю: почему стекло не употребляется в музыке? Прислушивались вы зимой, в метельные ночи, когда не спится, как стекла в окнах поют? Я, может быть, тысячу ночей слушал это пение и дошел до мысли, что именно стекло, а не медь, не
дерево должно дать нам совершенную музыку. Все музыкальные инструменты надобно
из стекла
делать, тогда и получим рай звуков. Обязательно займусь этим.
— Ну, прощайте, я пойду, — сказал Марк. — А что Козлов
делает? Отчего не взяли его с собой проветрить? Ведь и при нем можно… купаться — он не увидит. Вон бы тут под
деревом из Гомера декламировал! — заключил он и, поглядевши дерзко на Ульяну Андреевну и на m-r Шарля, ушел.
Пока ветер качал и гнул к земле
деревья, столбами нес пыль, метя поля, пока молнии жгли воздух и гром тяжело, как хохот, катался в небе, бабушка не смыкала глаз, не раздевалась, ходила
из комнаты в комнату, заглядывала, что
делают Марфенька и Верочка, крестила их и крестилась сама, и тогда только успокаивалась, когда туча, истратив весь пламень и треск, бледнела и уходила вдаль.
Промахнувшись раз, японцы стали слишком осторожны: адмирал сказал, что, в ожидании ответа
из Едо об отведении нам места, надо свезти пока на пустой, лежащий близ нас, камень хронометры для поверки. Об этом вскользь сказали японцам: что же они? на другой день на камне воткнули
дерево, чтоб
сделать камень похожим на берег, на который мы обещали не съезжать. Фарсеры!
Самое замечательное на этой фабрике то, что веревки на ней делаются не
из того,
из чего
делают их в целом мире, не
из пеньки, а
из волокон
дерева, похожего несколько на банановое.
Мы пошли вверх на холм. Крюднер срубил капустное
дерево, и мы съели впятером всю сердцевину
из него. Дальше было круто идти. Я не пошел: нога не совсем была здорова, и я сел на обрубке, среди бананов и таро, растущего в земле, как морковь или репа. Прочитав, что сандвичане
делают из него poп-poп, я спросил каначку, что это такое. Она тотчас повела меня в свою столовую и показала горшок с какою-то белою кашею, вроде тертого картофеля.
Кроме банианов, замечательны вышиной и красотой толстые
деревья,
из волокон которых японцы
делают свою писчую бумагу; потом разные породы мирт; изредка видна в саду кокосовая пальма, с орехами, и веерная.
Кстати о кокосах. Недолго они нравились нам. Если их сорвать с
дерева, еще зеленые, и тотчас пить, то сок прохладен; но когда орех полежит несколько дней, молоко согревается и густеет. В зрелом орехе оно образует внутри скорлупы твердую оболочку, как ядро наших простых орехов. Мы
делали из ядра молоко, как
из миндаля: оно жирно и приторно; так пить нельзя; с чаем и кофе хорошо, как замена сливок.
По его словам, такой же тайфун был в 1895 году. Наводнение застало его на реке Даубихе, около урочища Анучино. Тогда на маленькой лодочке он спас заведующего почтово-телеграфной конторой, двух солдаток с детьми и четырех китайцев. Два дня и две ночи он разъезжал на оморочке и снимал людей с крыш домов и с
деревьев.
Сделав это доброе дело, Дерсу ушел
из Анучина, не дожидаясь полного спада воды. Его потом хотели наградить, но никак не могли разыскать в тайге.
Густой подлесок, состоящий
из чертова
дерева, виноградника и лиан,
делает места эти труднопроходимыми, вследствие чего наш отряд подвигался довольно медленно: приходилось часто останавливаться, высматривать, где меньше бурелома, и обводить мулов стороной.
Он поднял ружье и стал целиться, но в это время тигр перестал реветь и шагом пошел на увал в кусты. Надо было воздержаться от выстрела, но Дерсу не
сделал этого. В тот момент, когда тигр был уже на вершине увала, Дерсу спустил курок. Тигр бросился в заросли. После этого Дерсу продолжал свой путь. Дня через четыре ему случилось возвращаться той же дорогой. Проходя около увала, он увидел на
дереве трех ворон,
из которых одна чистила нос о ветку.
— Что ж так-то сидеть! Я всю дорогу шел, работал. День или два идешь, а потом остановишься, спросишь, нет ли работы где. Где попашешь, где покосишь, пожнешь. С недельку на одном месте поработаешь, меня в это время кормят и на дорогу хлебца дадут, а иной раз и гривенничек. И опять в два-три дня я свободно верст пятьдесят уйду. Да я, тетенька, и другую работу
делать могу: и лапоть сплету, и игрушку для детей
из дерева вырежу, и на охоту схожу, дичинки добуду.
На другой день проснулся, смотрю: уже дед ходит по баштану как ни в чем не бывало и прикрывает лопухом арбузы. За обедом опять старичина разговорился, стал пугать меньшего брата, что он обменяет его на кур вместо арбуза; а пообедавши,
сделал сам
из дерева пищик и начал на нем играть; и дал нам забавляться дыню, свернувшуюся в три погибели, словно змею, которую называл он турецкою. Теперь таких дынь я нигде и не видывал. Правда, семена ему что-то издалека достались.
…Украшая стропила чердака узорами
из розовой чайной бумаги, листиками свинца, листьями
деревьев и всякой всячиной, я распевал на церковные мотивы все, что приходило в голову, как это
делают калмыки в дороге...
2) Можно их
делать из всякого сухого
дерева: на один обвостренный конец маленькой палочки, в палец толщиною посредине, плотно надевается нижняя половина гусиного пера, а в другой, обвостренный же, втыкается маленькая,
из проволоки сделанная петелька для продеванья лесы, другой конец которой (то есть лесы) продевается сквозь колечко, вырезанное
из пера и надеваемое на перяной конец наплавка (колечко должно быть несколько шире пера).
— Да, парень! Думай… — покачивая головой, говорил Щуров. — Думай, как жить тебе… О-о-хо-хо! как я давно живу!
Деревья выросли и срублены, и дома уже построили
из них… обветшали даже дома… а я все это видел и — все живу! Как вспомню порой жизнь свою, то подумаю: «Неужто один человек столько
сделать мог? Неужто я все это изжил?..» — Старик сурово взглянул на Фому, покачал головой и умолк…
— Служу, милый мой! Коллежским асессором уже второй год и Станислава имею. Жалованье плохое… ну, да бог с ним! Жена уроки музыки дает, я портсигары приватно
из дерева делаю. Отличные портсигары! По рублю за штуку продаю. Если кто берет десять штук и более, тому, понимаешь, уступка. Пробавляемся кое-как. Служил, знаешь, в департаменте, а теперь сюда переведен столоначальником по тому же ведомству… Здесь буду служить. Ну, а ты как? Небось уже статский? А?
— Он — мастер; мебель
делал и часы чинил, фигуры резал
из дерева, у меня одна спрятана — женщина голая, Ольга считает её за материн портрет. Пили они оба. А когда муж помер — обвенчались, в тот же год она утонула, пьяная, когда купалась…
Он, бывало, прежде всего зайдет в конюшню посмотреть, ест ли кобылка сено (у Ивана Ивановича кобылка саврасая, с лысинкой на лбу; хорошая очень лошадка); потом покормит индеек и поросенков
из своих рук и тогда уже идет в покои, где или
делает деревянную посуду (он очень искусно, не хуже токаря, умеет выделывать разные вещи
из дерева), или читает книжку, печатанную у Любия Гария и Попова (названия ее Иван Иванович не помнит, потому что девка уже очень давно оторвала верхнюю часть заглавного листка, забавляя дитя), или же отдыхает под навесом.
Носильный одр
сделал себе Соломон
из лучшего кедрового
дерева, с серебряными столпами, с золотыми локотниками в виде лежащих львов, с шатром
из пурпуровой тирской ткани. Внутри же весь шатер был украшен золотым шитьем и драгоценными камнями — любовными дарами жен и дев иерусалимских. И когда стройные черные рабы проносили Соломона в дни великих празднеств среди народа, поистине был прекрасен царь, как лилия Саронской долины!
Царь той страны приказал
сделать себе
из громадного
дерева мощную колонну, не зная, что в ней покоится сам бог Озирис, великий податель жизни.
Они же смотрели на меня, точно столяры на кусок
дерева,
из которого можно
сделать не совсем обыкновенную вещь.
— Тогда бедные путники видят свою ошибку и, махнув рукой, говорят: «Э, да вы все Обломовы!» И затем начинается деятельная, неутомимая работа: рубят
деревья,
делают из них мост на болоте, образуют тропинку, бьют змей и гадов, попавшихся на ней, не заботясь более об этих умниках, об этих сильных натурах, Печориных и Рудиных, на которых прежде надеялись, которыми восхищались.
— А? Да, да… Письменный стол и вот этот шкапчик
из красного
дерева делал моему отцу столяр-самоучка Глеб Бутыга, крепостной генерала Жукова. Да… Большой художник по своей части.
Изредка он выйдет
из вагона и лениво пройдется вдоль поезда; остановится он около локомотива и устремит долгий, неподвижный взгляд на колеса или на рабочих, бросающих поленья на тендер; горячий локомотив сипит, падающие поленья издают сочный, здоровый звук свежего
дерева; машинист и его помощник, люди очень хладнокровные и равнодушные,
делают какие-то непонятные движения и не спешат.
«Радда и говорит: „Хорошо ты, Лойко, играешь! Кто это
делал тебе скрипку такую звонкую и чуткую?“ А тот смеется: „Я сам
делал! И
сделал ее не
из дерева, а
из груди молодой девушки, которую любил крепко, а струны
из ее сердца мною свиты. Врет еще немного скрипка, ну, да я умею смычок в руках держать!“
Полез сперва-наперво на
дерево и нарвал генералам по десятку самых спелых яблоков, а себе взял одно, кислое. Потом покопался в земле — и добыл оттуда картофелю; потом взял два куска
дерева, потер их друг об дружку — и извлек огонь. Потом
из собственных волос
сделал силок и поймал рябчика. Наконец, развел огонь и напек столько разной провизии, что генералам пришло даже на мысль: «Не дать ли и тунеядцу частичку?»
У него в руках сундучок тагильского дела [В Тагиле (Верхотурского уезда)
делают железные подносы и сундуки
из кедрового
дерева, обивают железом или жестью, раскрашивают яркими красками и кроют прочным лаком.
Думал я, думал, что теперь
из него
сделать, да и решил кучу
деревьев на том месте изобразить…
Человек построил себе дом.
Из чего он его
сделал?
Из бревен. Бревна вырублены
из деревьев;
деревья вырастило солнце.
Станет снег осаживаться, станет отдувать лед на реках, польется вода с гор, поднимутся пары
из воды в облака, пойдет дождь. Кто это все
сделает? Солнце. Оттают семечки, выпустят ростки, зацепятся ростки за землю;
из старых кореньев пойдут побеги, начнут расти
деревья и травы. Кто это
сделал? Солнце.
Колоды для пчел
делают из самого слабого и гнилого
дерева: самые лучшие ульи бывают
из гнилой лозины. Отчего это? — Оттого, что через гнилую колоду проходит воздух, и для пчел в такой колоде воздух легче.
Деревья умеют ходить. Черемуха выросла близко от липы, липа затенила ее. «Черемуха, чтоб ее не глушила липа, перешла из-под липы на дорожку. Она почуяла, видно, что ей не жить под липой, вытянулась, вцепилась сучком на землю,
сделала из сучка корень, а тот корень бросила» (Рассказы для детей
из ботаники: «Как ходят
деревья»).
Из дерева нельзя
сделать стали,
из тряпок не выльешь колокола.
Василию, мол, Иванычу ничего не будет стоить: побудить компанию вместе с дачей приобрести и усадьбу с парком,
сделать из нее центральный пункт всего приволжского лесного промысла и хозяйства компании и вместе — заложить здесь фундамент для распространения здравых познаний по лесоводству и уходу за всеми видами строительных и фруктовых
деревьев…
Из этого
дерева с зеленеющею листвою я хотел
сделать колонну, совершенно нагую, чтобы на вершине ее возжечь, как на алтаре, я не знаю, какое небесное пламя».
Это кусок коры какого-то
дерева,
из которой местные рыбаки
делали обыкновенно на свои сети поплавки.
Корни столетних
деревьев, выступив
из земли, переползали дорогу и
делали езду несносною.
Цветники, разбросанные купы
дерев, гроты, утесы, подземный ход; за садом — озеро с прекрасным островком и приманчивою для диких птиц осокою, заставляющею даже их забывать, что их обманывает искусство; мельница со своим шумным водопадом; поля, испещренные рощицами, жнивами и деревеньками, — все это, повторяю,
делает из Гельмета настоящий рай земной.
Впрочем и без предыдущих пояснительных строк самая фамилия владельца «заимки»
делала ясным для читателя, что место действия этого правдивого повествования — та далекая страна золота и «классического Макара», где выброшенные за борт государственного корабля, именуемого центральной Россией, нашли себе приют разные нарушители закона, лихие люди, бродяги, нашли и осели, обзавелись семьей, наплодили детей, от которых пошло дальнейшее потомство, и образовали, таким образом, целые роды, носящие фамилии Толстых, Гладких, Беспрозванных, Неизвестных и тому подобных, родословное
дерево которых, несомненно, то самое,
из которых сделана «русская» скамья подсудимых.
Резьба эта на
дереве была так искусна, что едва ли причудливая кружевница могла лучше
сделать из ниток.
Сделав это внушение, сам отец Иоанн вынул
из пламени самую обгоревшую палку, остудил ее, привязал к ее черному концу ковш, почерпнул воды и подал несчастной. Уголь и обгорелое
дерево были тогда признаны за лучшее средство для очищения воздуха. В это время в калитку постучались.
Тут только заметили, что у трупа распорот живот и внутренности
из него вышли наружу. Поахав и поохав, и почесав затылки, крестьяне
сделали тут же
из ветвей
деревьев носилки и понесли обезображенное тело отставного сержанта Николая Митрофановича Иванова в деревню.
— Еще вот что скажу, пан, — продолжал Жучок, — когда откидывали снег от корней
дерева, где
делали лазейку, один
из рабочих неосторожно кинул в тебя мерзлый ком снега и зашиб тебе глаз. Помнишь ли, с каким синяком ходил ты несколько дней.
Так что тиран подчиняет одних подданных посредством других и бывает охраняем теми, которых, если бы они не были негодяи, он бы должен был опасаться. Но, как говорится, «чтобы колоть дрова,
делают клинья
из того же
дерева», так и его телохранители таковы же, как и он.
С этим слепцом подошел и его раб. Он посадил своею господина в тень кокосового
дерева, поднял с земли кокосовый орех и стал
из него
делать ночник. Он
сделал светильню
из волокна кокосового, выжал
из ореха масло в скорлупу и обмакнул в него светильню.
Оно, по здравому суждению, ему так бы и стоило со мною
сделать, особенно после того, как я ему вчера нагрозил и его крестить и брата его Кузьму-Демьяна разыскивать; но он, по своему язычеству, не так поступил. Чуть я, с трудом двинув моими набрякшими членами, сел на дне моей разрытой могилы, как увидел я его шагах в тридцати от меня. Он стоял под большим заиндевелым
деревом и довольно забавно кривлялся, а над ним, на длинном суку, висела собака, у которой
из распоротого брюха ползли вниз теплые черева.